Светотени #2, 3
Автор — khranitel_mira.2. Урок #878355.
Ранний туман с лёгкостью спадает, оседая разнородными обледеневшими капельками на тротуарных дорожках, битом стареньком асфальте родного двора и машинах, которыми заставлено любое мало-мальски пригодное для них местечко. Сырость, никогда не покидающая наши широты в осенний сезон, бесповоротно начинает править балом и теперь, словно окутав незримой пеленой, способна в любых обстоятельствах пробираться до самых косточек, если задержишься чуть более под открытым небом. Но это совершенно не мешает разбегаться городской жизни в очередной на этот раз долгожданно солнечный день.
Наш город, как и любой иной живёт своей сумасшедшей жизнью. Тут может произойти и удивительное и ужасное, раскрыться почки не в сезон, и падать снег в средине лета. Сейчас же, утром, тысячи транспортных средств, сжигая тонны, как правило, уж очень плохенького качества топлива, торопятся доставить людей по месту необходимости.
Однажды брат, придя из университета, поделился информацией от преподавателя по экологии. У нас, городских, не зависимо от того, куришь или нет, давно отвратительно-чёрные лёгкие изнутри. И, знаете, это, несомненно, похоже на правду. В бывших союзных городах такие пыль и грязь, что просто страшно. В развитых странах городской воздух значительно лучше. И проверяется это совершенно просто: банальным фильтром салона в вашем авто. Он забивается до состояния хуже не представить вдвое быстрее прописанного срока службы. Из белого он становится маслянистым, натурального нефтяного оттенка – таким, что лучше бы его глаза не видели. Увидев раз такое, смекаешь, что в черте города лучше ездить в индивидуальных транспортных средствах с задраенными окнами и люками, включив кондиционер. Вот уже и вторая байка про здоровый образ жизни накрылась за эти две минуты. Первая, если не заметили, слегка отдалённая, говорящая о худшей экологической обстановке в городах на западе, вторая, — что лучше больше ходить, а не протирать кресло автомобиля. Лучше легче дышать, а физической нагрузкой отдельно заняться, в тренажёрном зале. Кстати, в редких случаях улицы моют тряпками и моющими средствами и убирают чаще, тогда точно чище.
Конечно, куда сильнее нравится хорошее настроение, улыбка, уходящая своей причиной в сердце, ясные, даже поющие глаза, свет которым есть возможность поделиться, вот только почему-то так не всегда. Задумчивости добавляют некоторые случаи, однотипные, по сути, точно кричащие о важном, но как профессиональный психолог, окучивающие со всех сторон.
Давно это было, как впервые почувствовал. Вечер, пасмурное небо, осень, моросило, холодно, уже голые деревья, наверное, между восемнадцатью и девятнадцатью часами, начинало темнеть. Спускаюсь в подземный переход у железнодорожного вокзала и с последних ступенек замечаю на мраморном полу лежащего человека. Редкие люди пока обходят стороной, лишь некоторые присматриваются. Всё замедляется, сам замедляюсь, секунды увязли, взгляд таинственно прикован, а он не шелохнётся. Слышу, как кого-то просят не задерживаться. Понимаю, что ему не плохо, что передо мной тело мёртвого в возрасте человека, который возможно упал, неудачно покатился. Одежда старая, грязная, мокрая, вся мокрая, значит, точно упал, лицо в крови и мрамор тоже. Тут время и спуртануло, сухим льдом обжигая каждую клеточку осознанием его безвременно пришедшего конца. Вне всякого сожаления, но в диком волнении от впечатлений ускоряю шаг, а дальше мысли, мысли и снова мысли, уводящие к покойникам, в беспокойстве снующие в жажде ответа, что так сегодня затронуло. Ухоженные тела, аккуратно расположенные, ради последней церемонии никогда не трогали, тут же читалась последняя история человека и своей свежестью будто затягивала в свидетели его финальной трагедии, открывая запах прихода смерти.
Функциональность организма вообще дивная штука. И хотя я не медик, образование вкладывало чувство потенциальной целостности, осязаемый идеал работоспособности, а гуманность личного окружения – незримую поддержку отмеченных закономерностей. Учебные пособия – это лишь пособия, а оказаться в кунсткамере задолго до совершеннолетия, чтобы мизер пока изученного основательно напитать увиденным, почти тактильным, сойдёт на смену представления об окружающем мире.
Вообще люди, конечно, сволочи. Взять меня, например. Незадолго до случая в переходе был в Германии, и так уж посчастливилось, что нашу группу подростков объединили с совсем малыми из интерната областного центра. До чего же выводил исключительно всех один из сирот. И когда этот сорванец увязался за мной со школьными друзьями в прогулку по городу и с успехом продолжил действовать на нервы и над очередным предупреждением ещё подтрунивать стал, то скоренько нашёл действенный воспитательный выход. В один миг он завис головой вниз на высоком мосту через реку, а когда по возвращении его истеричная жалоба не нашла ожидаемого отклика со стороны взрослых, то всю поездку, по крайней мере при мне, вёл себя куда лучше.
Занимает меня вопрос и реакции на слова, скажи кому, что временами лишь умная головушка уводила в сторону от кровавого пути, который на зависть настойчиво пробивался в мою жизнь. Я постоянно чувствовал жизнь, что позволяло, чуть ли не ежедневно проникаться к божественному творению трепетным уважением. Занимался спортом ещё в детстве, в итоге затянуло в боевые искусства, и однажды в массовой драке с параллельным классом легко унизительно вжал в дощатый пол бойкого ровесника. Незадача от результата для всего окружения состояла в моём привычно меланхоличном поведении. Только успев пойти в первый класс, я заметил, что зрение резко ухудшилось, однако впоследствии, когда приходилось стрелять в школьном тире без очков, так как их не переносил, без оптического прицела, что не полагалось, и без линз, которых тогда не было вовсе, либо были диковинны и недоступны, щурясь и часто страдая от напряжения глаз, с удовольствием укладывал пули неизменно кучно. Стоит ли добавить в этот винегрет, что был наблюдателен, ценил уединение, предпочитал о себе молчать и восхищался оружием. Возможно это и стандартный набор для юнца, правда, свойственное осязание жизни параллельно с дивной красотой открывало понимание, а вместе с ним актуальность самоконтроля, и снова, и снова оставлял те занятия и интересы, ведущие прямо и косвенно к насилию. Казалось, отсутствие армии окончательно решит все проблемы. Вот только не подозревал, что исключение физических составляющих окажется не достаточно.
Об ужасных случаях ментального взаимодействия, пожалуй, промолчу, тем более такое граничит с устоявшимся мнением потери реальности, даже когда есть материальные подтверждения. А вот отвлекался, окунаясь то в прозу, то поэзию:
Коньки, коньки,
Роликовые коньки,
В золотую осень, резвясь, уносят они,
По склонам прибрежных столичных аллей,
Мы мчимся с тобой; не думай, забудь же о ней,
Здесь ясень и дуб, и ель, и берёза,
Ведут хоровод, готовясь к морозам,
И мы никогда не будем знакомы,
Ведь сон там, где ты, а я,
Я – остывшая осень.
И понял, что на самом деле подарит жизнь только любовь, при всей дерзости внутренней тьмы и стремлением к миру, способная непринуждённо извлекать из собственной реальности, ибо податлив.
3. Урок #7878783.
Конечно, идеальный вариант оставить всех в неведении того, что творится в моей голове, но с некоторых пор как-то безразлично. То, что делаю равноценно суициду для человека, склонного к уединению. Тяга к одиночеству – моё сложившееся профессиональное за минувшую бесконечность и возможно стремление к эволюции, а, следовательно, расположенность к свету и бог знает, что ещё в результате оказали на это влияние. Растопили сердце. За всю жизнь максимум, что позволял, — говорить о важном только с несколькими, но неизменно, то была женщина и в своём роде в отдельный момент единственна. Каждая спрашивала, почему лишь с ней, каждая подталкивала к выходу в свет, но одновременно глубоко ценила мою избирательность.
Я всё ещё не желаю видеть перед собой ваши лица и откровенно независимо от результата считаю, что делаю одолжение. Ведь как бы был некоммуникабелен, сама вселенная убеждена в моей необходимости, ибо, как правило, не сам знакомлюсь, а со мной, ибо не предлагаю помощь, а меня находят, обычно волей случая, и каждый раз люди сами по себе доказывали, насколько они достойны в получении второго шанса. Именно так. Другие в мои руки не попадают.
Завершался совершенно обычный день. Нужно было сделать большую работу в доме на даче, и на этот раз её осилил. Переодевшись, как мог, спешил на намеченную электричку, однако та ушла даже раньше, выскользнув из-под носа. На станции узнал, что следующая довольно скоро и в восстановленном от возмущения расположении духа ожидал её прибытия. Вагоны остановились, люди равномерно разбрелись по входам. Заходил последним. Оказалось ещё несколько свободных мест, и на одно с удовольствием присел. Только тронулись, как мужчине напротив стало плохо. Он выглядел настолько растерянным, будто его положение для него стало неожиданно. Понимающие в приступах бабушки сказали, что это сердце и стали искать нитроглицерин или валокордин. Вода нашлась быстро, а вот таблеток не было и пока по связи с машинистом решали вопрос присутствия врача в поезде и препаратов, уложил сердечника на диван, взял его за руку, а другую положил ладонью на бок у сердца. Минут пять прошло, как поиски дали результат, так же сообщили, что будет «скорая» на вокзале. Я продолжал держать его при себе, он пытался разговаривать и смотрел на меня как на спустившегося ангела с небес. Моё присутствие ему помогало, но, вдруг собравшись с силами, он тихо сказал, что если не сопровожу до кареты, и он умрёт, то отыщет и убьёт. В ответ холодно заулыбался. Следующая станция была моя, а глаза этого идиота уже поглощал дикий страх, вряд ли от понимания неуместности сказанного.
Задолго до него одним из больших разочарований стало обнаружить, что мужчины в целом менее чувствительны. По крайней мере, изрядное большинство, будто умышленно играют в деревянных болванов, да каменных истуканов. Поэтому дальше немного о девочках. Собственно, фраз повергающих в ступор или провоцирующих на категоричное персональное отторжение по счастью обычно слышать не приходилось.
Приятно, если меня чувствуют. Эта особенность свойственна близким друзьям и женщинам. А так как предпочитаю идти короткими и лёгкими путями, среди друзей вскоре остались только представительницы прекрасной части населения. Мне с ними проще, если не куда проще. Некоторые даже порядком удивляли, может осознанно, может, бессознательно принимая не то свет, не то тьму моего естества, однажды проговаривая свои последние желания.
Вика должна была быть на последнем году обучения в академии, однако когда возобновилось общение, оказалось, что к её врождённым проблемам со здоровьем добавился несколько месяцев назад набор переломов и разной степени тяжести травм мягких тканей после серьёзной аварии на дороге. Она была в совершенно раздавленном состоянии и через несколько дней обратилась с просьбой проявить милосердие и помочь ей умереть, объясняя внутренним чувством, что лишь мне это под силу среди всех её знакомых. Тем не менее, отказал, уделив значительное время её помыслам. Знаю, что она нашла в себе силы жить и, пролежав в больнице около полугода, порадовала себя поездкой в тёплую, солнечную часть Европы.
Таня в свою очередь оказалась единственным человеком, способным основательно перенапрягать мой мозг. В хорошем смысле, но, пожалуй, на её примере понял, как тяжело меня бывает осилить, благо, одновременно общался с девушкой, запросто одёргивающей просьбами не грузить, что откликнулось сердечным пониманием. Я стал избегать сложных тем, и мы просто разговаривали, просто гуляли, сопровождаемые смехом, по магазинам, улицам, аллеям, а когда наступила осень, Таня изменилась.
Оказалось, виновата не осень.
Со слезами на глазах созналась, что может благодаря позитиву от встречи, у неё давно не было обострения, связанного с неизлечимой болезнью, но понимает, что это неизбежно и просто желает поддержки в ближайшие дни. Вечером следующего, позвонив, сказала, что отправила почтой всё самое интересное из своего литературного творчества, в надежде, что оценю, а когда стало ясно, что письмо так и не попало ко мне, расстроилась. По голосу понимал, как часто плачет, но к себе она не подпускала.
Новым утром была бодра, сказала, что, глядя на своего дядю, видит собственное будущее и не может его принять, а потому уезжает поближе к родному городу, чтобы прожить последние часы там, где прошло детство. Весь день переписывались и перезванивались. Её решение казалось непреклонным. Тогда пошёл на крайнюю меру, сказав, что не дам умереть даже с таким расстоянием. Она удивилась, поинтересовавшись, понимаю ли, что до сих пор не знаю, где находится. Ответил, что наверху известно, а этого достаточно.
От морозной ночи через холод болезнь забирала Таню, почти обездвижив, и последние сообщения друг за другом приходили пустыми. Спустя три дня Таня позвонила и рассказала о невероятном спасении. Как искренне надеялась на меня, ощутив желание жить, когда стало тяжело даже дышать. С восхищением рассказывала как старенький дедушка, не смотря на позднее время, решил срезать путь до дома именно через ту лесную полянку и если бы не оказался кардиологом, то она умерла бы в диком страхе.
На вопрос как это чудо удалось, ответил, что просто дали сдержать своё слово.