Бурятский чай

Автор — я.Вот только недавно знакомая рассказала.

«В детстве (это было начало восьмидесятых), когда меня привозили к бабушке, она часто ходила со мной к соседке по подъезду. Соседка — тоже бабулька; хорошо помню ее лицо: очень темное и пухлое, без намека на морщины. Еще хорошо помню, что она всегда носила белый платок, завязанный под подбородком, ну, как у многих бабулек. Имени ее, этой соседки, в памяти не осталось, но, судя по всему, она была нерусская. Своих детей не имела, была у нее только приемная дочь взрослая, с которой отношения почему-то давно разладились. Угощала нас с бабушкой каким-то «бурятским чаем», который был вовсе и не чай, а отвар из трав на молоке. Попив «чаю», я обычно шла смотреть телевизор в комнату, а бабушка с соседкой еще долго сидели на кухне. И всякий раз эти посиделки заканчивались тем, что бабулька-соседка начинала плакать — тоненько, поскуливая, а моя бабушка ее успокаивала. Слыша из комнаты этот плач, я тоже начинала плакать, и так тоскливо мне становилось, что телевизор уже не воспринимался. В конце концов, я как-то сказала родителям, что не нравятся мне эти чаепития (бабушке сказать об этом стеснялась). Был у родителей с бабушкой по этому поводу скоротечный скандалец; бабушка защищала подругу, говорила, что, она несчастная… В общем, с тех пор к «несчастной» меня бабушка больше не брала.

Как-то (где-то год, наверно, спустя), оказавшись в очередной раз у бабушки, я узнала, что любительница «бурятского чая» скончалась. Квартира умершей пустует, приемная дочь, сразу после похорон поспешившая въехать на освободившуюся жилплощадь, также поспешно оттуда и выехала, не успев распаковаться, а моя бабушка на правах подруги покойной взялась за пустой квартирой присматривать. Ну и так, между прочим, сообщила, что в той квартире «нехорошо». В той квартире «в стенах воет». Я, конечно, спросила, кто воет, бабушка ответила: «Никто. Просто воет». Вроде как «на улице дует» — безличное предложение. Я напросилась пойти с бабушкой в нехорошую квартиру на очередной осмотр — интересно же; будет что во дворе рассказать.
Ага, я повзрослела… Пришли, бабушка что-то делала на кухне, а я ходила по квартире, прислушивалась. И в какой-то момент действительно услышала, правда, не совсем вой, а такое тонкое тоскливое поскуливание. Прикладывала ухо к одной стене, к другой — это поскуливание слышалось отчетливее, на одной ноте, долго-долго, то тише, то громче: «У-у-у-у…» Особенно страшно мне тогда не было, этот вой я восприняла (благодаря спокойной реакции на него моей бабушки) как нечто обыденное, как что-то типа природного явления. Жутковато стало потом, когда бабушка бесхитростно рассказала мне, почему, собственно, ее покойная соседка была «несчастной». Оказалось, соседку в молодости, когда она еще в деревне жила, изнасиловали залетные молодцы. Деревенская общественность решила — возможно, и не без оснований — что та сама виновата: не так, мол, как надо, вела себя с парнями… Забеременела от насильников, родила. По словам бабушки: «Сама черненькая, а родила беленького». Тут ее и вовсе откровенно травить стали. Дотравили до того, что она не выдержала и погубила младенчика, насовав ему в незаросший родничок рыбьи кости… Разбираться в те годы, да еще в деревне, в причинах смерти никто особо не рвался, тем более что внешне никаких явных следов не осталось. Вот этот-то давний грех бабулька и оплакивала с моей бабушкой под «бурятский чай».

А ту приемную дочь я потом еще пару раз видела у подъезда. Она со слезами жаловалась соседям, что «мертвая ей жить в квартире не дает». Кстати, почему у покойной с приемной дочерью нелады в общении были, я так и не узнала…»

Вот как-то так. За что купил, за то продал. Мораль, кому захочется, выведите сами, дело немудреное.